Movatterモバイル変換

(пер. А. М. Филиппова) Текст воспроизведен по изданию: Pyccкиe в Лапландии в XVI веке // Литературный вестник. Том I. Книжка III. СПб. 1901

СООБЩЕНИЕ О ЗЕМЛЕ ЛОПИИ

Предлагаемый ниже любопытный, по нашему мнению, документ историко-географического характера, представляет собою перевод сообщения одного голландского купца XVI века о том, что он видел и слышал о Лапландии и прилегающих к ней странах в течение периода времени приблизительно около 20 лет (с 1566 по 1588). Текст документа напечатан в «Buesching’s Magazin fuer die neue Historie und Geographie», Halle, 1773, T. VII, S. 339-346, издании достаточно известном, и потому, казалось бы, едва ли может заключать в себе какой-либо новый исторический материал, особенно если мы заметим, что он цитируется даже в «Путеводителе по Северу Poccии», составленным в 1898 году г. Островским для туристов! И тем не менee, мы полагаем, что опубликование сообщения Симона ван-Салингена (так назывался этот голландский купец) целиком в русском переводе будет не лишено некоторого интереса для русской исторической науки. Дело в том, что этим документом пользовались, насколько нам известно, всего только двое ученых: Гамель (см. его «Англичане в России в XVI и XVII столетиях») и профессор университета в Христиании Фрис (см. его исторический роман «Klostret i Petschenga», переведенный почти целиком в «Вестнике Европы» за 1885 год, №№ 7 и 8), которые притом оба взяли из этого чрезвычайно богатого содержанием источника лишь отдельные эпизоды; наши же исследователи, статьи и сочинения которых по своему содержанию непосредственно примыкают к названному источнику, по-видимому, совершенно не знали о его существовании. Чтобы не быть голословными, укажем, напр., такой факт. В нашем документе приводится, между [296] прочим, раcсказ о возникновении Печенгской обители в Русской Лапландии, записанный со слов самого основателя монастыря, преподобного Трифона; все же наши ученые, касавшиеся разбора биографических данных об этом святом, как-то: Шестаков («Трифон и Феодорит, просветители Кольских Лопарей», «Журн. Мин. Народн. Просв.» 1868, июль), Ключевский («Древнерусские жития Святых, как исторический источник», стр. 337), Яхонтов («Жития Святых севернорусских подвижников Поморского края, как исторический источник», стр. 127-135), все упоминают в качестве единственного своего прямого источника несомненно гораздо менее надежный материал, а именно житие святого Трифона, написанное в XVIII веке, т. е. лет через полтораста, двести после смерти преподобного. Но если рассказ Трифона остался неизвестным для русских историков, им, по крайней мере, воспользовался иностранный ученый Фрис. Этой оговорки нельзя, однако, сделать относительно других частей нашего документа, остающихся до сих пор никем не утилизированными. Между тем, приведенные в нем сведения о торговле Голландцев с Poccией во времена Иоанна Грозного, о возникновении Кольского и Печенгского монастырей, о каком-то тогдашнем русском философе, жившем на берегах Белого моря, изобретшем особый алфавит для карельского языка и написавшем историю Карелии и Лапландии, о размерах новгородских владений в эпоху присоединения Новгорода к Москве, о войне между Poccией с одной стороны, Швецией и Норвегией с другой, из-за Каpелии, о посылке первых воевод в Лапландию, об управлении этой последней страной сборщиками дани с перечислением их имен, — все эти сведения заслуживают быть приведенными в связь с известными уже фактами из русской истории. Сказанного, думается, достаточно для того, чтоб оправдать помещение упомянутого документа на страницах «Литературного Вестника», имеющего главной задачей предохранять от забвения всякие письменные источники знаний о нашем отечестве. Перевод мы сочли небесполезным снабдить некоторыми примечаниями, в надежде, что они, быть может, дадут некоторые точки отправления для дальнейшего исследования предлагаемого документа (Все скобки в тексте принадлежат переводчику и заключают в себе или слова, добавленные для большей ясности перевода, или подлинные выражения оригинала.). [297]

Сообщение Симона ван-Салингена.

о земле Лопии, как в 1562, 63, 64 и 65 гг. к ней плавали из Нидерландов, и насколько, при прибытии Симона ван-Салингена, она была застроена, и в каком виде он ее нашел, и как впоследствии развилось мореплавание и, благодаря коммерции, она стала обстраиваться.

Вот, когда заключенные просидели некоторое время, Бог даровал хороший промысловый год: Лопари, Норвежцы и монахи напромышляли столько, что для перевозки рыбы в Берген нельзя было достать ни одной яхты, ни одного корабля. Поэтому упомянутый Яков Гансен условился с заключенными, что они отправятся с ним в Берген и отвезут туда рыбу, принадлежавшую ему или Его Королевскому [298] Величеству, давши клятвенное обязательство не являться больше торговать сюда без ведома и против воли жителей Бергена и Дронтгейма и Бергенской Конторы и проч. Так и было сделано, а потому заключенных освободили и они отправились с рыбою, принадлежавшей или Его Королевскому Величеству или фогту, в Берген, где шкиперу был даже уплачен фрахт, за перевозку туда этой рыбы.

Когда Филипп Винтеркониг (по выходе) из тюрьмы показался в Вардегусе, и монахи из Монкефорта услыхали, что он принужден был дать клятву в том, что никогда больше не станет торговать здесь, они уговорились с ним, что он явится в Монкефорт, в фиорд, где к его прибытию на следующий год они соберут всю рыбу (т. е. треску), семгу, ворвань и прочее сырье.

В следующем, 1565 году Ян ван-Рейде и Корнелиус де Мейер Симонсен подтвердили свое товарищество или общество и приняли к себе в компанию: Иоганна де Герре, и Филиппа Дауси из Антверпена, уроженца Брюгге, энкгюйзенского⁷ бургомистра Иоганна Вестермана с сыном, Вильямом Янсеном Вестерманом, а также Филиппа Винтерконига и штурмана Ганса Лоофа, произведенного в шкиперы, и общество или компания эта была наименована: Иоганн ван-Рейде, Корнел. де Мейер Симонсен и К⁰.

Об этом они дали знать бургундскому двору и правителям, состоявшим тогда при герцогине Пармской губернаторами в 17-ти провинциях^8, и получили на это свидетельство и разрешение плавать в северные страны и заходить во все северные и восточные гавани до Москвы по патентам испанского короля за королевской подписью и большой печатью, в которых по-латыни, по-французски и на верхне-германском наречии излагалась к правительствам всех стран, куда бы они ни попали, просьба снабжать их за малое вознаграждение судами, повозками, лошадьми, штурманами и нужными людьми. И, назначив Филиппа Винтерконига на четвертое место в товариществе, упомянутая компания отправила его на вышеназванном судне, хорошо снабженном оружием и всем проч., в Вардегус, чтобы взять там штурмана и отплыть с ним в Монкефорт, так как он и за то получил плату, хотя это было против воли фогта крепости, Якова Гансена.

Этот Винтеркониг, нагрузив в Монкефорте судно рыбой, ворванью, семгой и прочими товарами, отослал его обратно к своим сотоварищам, а сам зафрахтовал русскую ладью (Lodie) с 13-ю русскими работниками и нагрузил ее оставшимися товарами, чтобы с ними отправиться к Св. Николаю^9, а потом в Москву. Когда они проходили к востоку от Кильдина¹⁰ у Териберского Носа (Tiber [299] Nes), то, по причине противного ветра стали там в бухте¹¹ на рейде. За ними пришла туда еще одна русская ладья с разными русскими товарами, которыми они хотели торговать с Винтерконигом, что и сделали; и когда русские увидали драгоценные товары Винтерконига, их обуяла жадность, и они в ночное время напали на монастырскую ладью, в которой находился Винтеркониг со своими товарами, и перерезали спавших 13 русских и, кроме того, троих слуг Винтерконига; сам же Винтеркониг, тоже тяжело раненый, проснулся, но хотя и убежал на берег, за деревом был убит из самострела (mit einer Phlitzen). Затем монастырскую ладью пригнали к берегу и когда, разграбив все товары Винтерконига, какие только могли погрузить, убийцы намеревались приступить к погребению 17-ти трупов, туда зашла еще другая ладья. Тогда испуганные убийцы отплыли оттуда с добычей, оставив на берегу 4 оксгофда (Oxenheubte, т. е. около 1000 литров) вина, разные материи и проч. товары, которых не могли погрузить, благодаря чему это убийство и обнаружилось. О нем дано было знать холмогорским¹² властям, которые вскоре прислали сюда людей с писцами расследовать и описать все дело.

Компания же, ничего не зная об этом yбийстве, отправила к Винтерконигу, вскоре после отплытия большого судна, еще два корабля со всеми товарами, о которых он писал. Корабли эти пришли в Монкефорт еще той же осенью. Один из них монахи поспешно отправили назад в Антверпен известить компанию об убийстве и грабеже, учиненном над Винтерконигом и его людьми, а другой с Корнел. де Мейером Симонсеном и Емином Ниландсом отправили с одним из своих штурманов в Мальмус¹³и предписали там зимовать. Когда корабль пришел в Мальмус, там было не более трех домов^14, в которых жили: один, известный в ту пору под именем Семена Венсина¹⁵ (Simon Wensin), но теперь, так как он стал теперь монахом, он зовется Сергием Венсиным (Csergeii Wensin), и он же строитель (em Stiffter) монастыря Петра и Павла¹⁶в Мальмусе и проч., и Фила Ус (Filla Ous), и самый старший из Мокроуса (der elteste von Mokrous), и проч., и все они убежали в лес, как только увидали судно. Много дней никто не показывался, пока наконец, не отыскал их монастырский штурман, приведший наше судно в Мальмус; он объяснил им, что мы народ благочестивый, честный, и затем уговорил их придти к нашим людям. И вот, когда жители явились к нашим людям, они послали вместе с нашими людьми к сборщикам податей Василию Алексееву¹⁷ и Давиду Каницу¹⁸(Schatzleuten Wassilie Alexei und David Kanize), которые были тогда сборщиками податей со всей Лапландии и [300] жили в Кандалакше¹⁹(Candelax), приглашение прибыть тотчас же к Корнел. де Мейеру Симонсену для подачи им жалобы на жестокое убийство, и Корнел. де Мейер вызвался съездить в Москву с жалобой на убийство, что и состоялось, и далее об этом писать нет надобности.

Вышеупомянутая же компания в следующем, 1566 году, отправила в Монкфорт и Мальмус Симона ван-Салингена, состоявшего бухгалтером компании еще с двумя судами для ведения там торговли внутри страны, в надежде вернуть убытки. И Симон ван-Салинген благополучно прибыл той же весной в Монкфорт и вытребовал к ceбе туда и то судно, которое оставлено было Корнел. де Мейером, так как в Мальмусе в ту пору грузить было нечего. Затем Симон ван-Салинген нагрузил все 3 судна в Монкфорте и Киберге²⁰ (Keerwagh) таким количеством рыбы, ворвани, семги и прочих товаров, какое можно было достать, и зафрахтовал, у монахов две ладьи для перевозки остальных товаров, с которыми он хотел в зимнее время попробовать пробраться внутрь страны, в Мальмус, куда и прибыл благополучно. И вскоре после его прибытия в Мальмус, Корнел. де Мейер вернулся обратно из своей московской поездки: он был остановлен в Новгороде, его не хотели пропустить потому, что в его свидетельстве титул Великого Князя был прописан не достаточно полно, но Корнел. де Мейеру сообщили, что посадник (der Oberiste) новгородский был подкуплен английской компанией и друзьями убийц не пропускать его, чтобы таким образом жалоба на это убийство не дошла до Великого Князя, и чтобы не возникло бы для англичан какого-либо препятствия их торговле у Св. Николая, начатой за несколько лет перед тем. И вот, когда Корнел. де Мейер приехал к Симону ван-Салингену, оба они переоделись в русское платье, взяли несколько человек русской прислуги и с одной лодкой отправились в Кандалакшу, потом на другой лодке по морю через Керет²¹(Keretti), Кемь²²(Kieni) и Шую²³(Zuyen), оттуда в Онегу (On), а затем Каргопольским трактом добрались до Москвы, где оба они явились к Степану Твердикову^24, который бывал у них в Антверпене для Великого Князя. Это было в самом начале опричнины (Ufrissung), когда во всей Московской и Новгородской области царила страшная тирания; но Твердиков объяснил Корнел. де Мейеру и Симону ван-Салннгену, что им не хорошо было бы излагать свое дело Великому Князю при таких обстоятельствах, равно как и потому, что они приехали, никого не предупредивши, тайным путем в русском платье. Поэтому они принуждены были удалиться из [301] Москвы в Новгород. Де Мейер с доктором Адрианом Блоккеном из Leuens Pass выехал из Новгорода в Нарву, а Симон ван-Салинген занялся в Новгороде торговлей жемчугом, драгоценностями и деньгами, которые он имел с собою, и уговорил многих торговцев воском, льном, кожей и юфтью (Bockleder) привезти ему эти товары в Суму²⁵ (Soema) и Шую (Zityen), а сам почтовым трактом вернулся в Мальмус забрать все свои материи, перец, оловянные изделия и проч. товары и привезти их в свою очередь новгородским купцам, что и было сделано.

Таким образом, он, Салинген, в 1566 и 1567 г.г. изъездил всю страну, осенью и весной на лодках, зимою же на санях, (запряженных) в Лапландии оленями, а в Карелии и Poccии лошадьми.

И следовательно, две зимы подряд до весны 1568 года он провел по большей части с купцами в деревнях или местечках Суме (Somma), Шуе (Zuyen), Кеми (Kirin), имел у себя на службе нескольких работников из русских и карелов, дружил как с начальниками и старшинами деревень, там и с попами, угощался с ними, а также часто бывал приглашаем к ним на совещания, благодаря чему часто был осведомлен о местных делах Карелии и Лопии; а также (о том), что за война происходила из-за Новгорода и обладания им, какая затем, при завоевании Карелии, воспоследовала битва между Московитами и королями Швеции и Hopвегии, (пришедшими) из Восточной Финляндии, Швеции и Норвегии, и проч.

Жители Кеми, очень старый человек Алексей Васильевич и проч. (Alexeia Wasiliowitz etc.), Поцолой²⁶ и пр. (Potsoloy etc.) из Шуи (Zuyen), Василий Фоттрав²⁷ (Fottrau), также весьма старый человек, старик Кошлаков (Kosslakowsche), имевший 3 сыновей Хакслента (?), Ивана и Михайлу Кошлаковых (Chaxlenta, Ivan und Michayloe Kosslakow), из коих младшему было 30 лет, и Иван Перфильев Шумин (Ivan Perfiliew Schoumin) из Вирмы²⁸(Wirma) рассказывали тогда Симону ван-Салингену, как они возбудили Карельскую войну после взятия Новгорода и что вся земля от Новгорода на северо-запад²⁹до Двины (Wina) и на запад-северо-запад³⁰до Выга (Wiga) вся была карельская и завоевана Московитами, а земля от Выга, на северо-запад до Кандалакши, на север вся принадлежала Норвегии; как это подтверждал и Федор Циденова³¹(Feodor Zidenowa) из Кандалакши, слывший за русского философа, так как он написал историю Карелии и Лапландии, а также рискнул изобрести письмена для карельского языка, на котором никогда не писал ни один человек³².Так, он показывал мне алфавит и рукопись, [302] Символ веры и Отче наш, а также, изложивши им самим испытанное и проч., он открыто заявил, что Лапландия принадлежала Норвегии, а Карелия — Швеции. Они рассказывали мне также, как святые мужи, Зосима и Савватий (Jsossima und Savatea), построили на острове монастырь Соловки, с разными прикрасами, который я счел за басню.

Они рассказывали мне также, что, когда они завоевали Карелию, короли Швеции и Норвегии еще раз приходили с 300 парусными судами, большими и малыми, яхтами и кораблями, и стали в Немецком Становище (Nemetskoy Staneuwitza), на острове Кузове³³(Kousowa), на котором находился еще в ту пору старый замок, ими построенный, и что они там долго пробыли, и что Бог наказал шведов и норвежцев, что он ниспослал на них такой дождь, туман и мрак, что они стали почти как слепые и что они дали большое сражение при Княжой губе³⁴(Knejos-Sagguba), которая лежит в заливе между Ковдой³⁵(Каudaka) и Кандалакшей (Kandalax), где были жестоко разбиты русскими князьями, отчего эта бухта и получила название Княжой губы (Kniaessa-Gubba) и проч. И после того как это произошло, под Кузовым заключен был между русскими и шведами и норвежцами договор, что они уплывут на своих судах обратно, и как только договор состоялся, небо опять прояснилось над шведами и норвежцами. Впрочем, говорили также, что они должны были удалиться из-за недостатка в провианте, что с того времени Карелия мирно пребывала за великими князьями до тех пор, пока король Ян снова не начал войны из-за Карелии.

Трифон (Triffaen) тоже раcсказывал Симону ван-Салингену о том, как он начал строить монастырь в Монкефорте, что побудило его к этому, и как он до этого дошел и проч. Он был грозным для врагов воином, много народу ограбил и разорил он на границе и много крови пролил, в чем раскаялся и о чем горько сожалел³⁶: поэтому, он поклялся не носить в своей жизни полотна, решил сделать себе обруч вокруг пояса и (вдали) от всех людей, в пустыне, среди диких зверей каяться перед Богом, не пить больше никаких хмельных напитков, не есть больше мяса и т. п., и проч.; что для этого он в одном месте, вверх от Монкефорта (оbеn der Monkefort), построил небольшую келью³⁷и взял с собой иконы, перед которыми молился Богу, прожил там значительное время, вовсе не видя людей, не ел ничего, кроме рыбы, которую сам ловил, и кореньев и ягод, которые собирал в лесy. Молва об его святой жизни распространилась в других местах и его стало посещать много народа, прослышавшего об его келье, построенной им в пустыне. Так как они просили его о том, чтоб [303] он построил тут церковь, где бы можно было совершать богослужение, то он выстроил небольшую часовню, куда пригласил черного попа, который служил ему обедню и проч., и тогда же надел он на себя клобук. После построения часовни его стало посещать еще больше народу. В общем, к часовне приезжали и рыбаки и жертвовали рыбу в пользу часовни; благодаря таким дарам построен был большой монастырь на одну милю пути ниже на peке.³⁸Рыбаки приезжали также для пострижения когда их постигала болезнь.

Однако еще в 1565г. монахов было всего около 20-ти и приблизительно 30 служек или монастырских работников.

Но как только туда стали приходить корабли, в 1566 и 1567 г.г., там появилось с товарами много народу из Холмогор, Каргополя и Шуи (Suyen), которые все тоже жертвовали на украшение монастыря и на обращение и Лопарей в русскую веру.

Taк что в 1572 г., когда Симону ван-Салингену пришлось там еще раз зимовать со своими судами, там было около 50 монахов и около 200 бельцов (Bieltzen) или монастырских работников, и вторые все были заняты постройкой церкви.

В тот же год монахи получили из Москвы от Великого Князя извещение, что Его Величество король датский недоволен, что монахи здесь так прочно обстроились, и что Великий Князь весной 1573 года пришлет туда (людей) для расследования местных условий и установления границы с королевством Норвежским. В те годы монахи уже заселили землю своими монастырскими людьми и предоставили им весь семужий лов в губе от Киберга (Kierwags-Ness) до Варангер-фиорда (Warhanger Jnwicht). Но когда в 1573 году pyccкиe бояре или послы обревизовали Лапландию, а послы Его Величества короля датского их не встретили, то они положили границей Паз-реку³⁹(Paess-Reka) и всем русским велели удалиться с реки Полной⁴⁰(Polnoy-Reka), которую сдали обратно Норвежцам и проч.

И монастырь и вся торговля в Лапландии вскоре после того стали с каждым годом все больше и больше разрастаться, и во всех местах Карелии садился народ, который по случаю войны, возникшей между шведами и русскими из-за Карелии, а также еще по причине тирании, господствовавшей в то время в России, бежал из Poccии и Карелии и селился в Лапландии и проч.

Что касается Мальмуса, то когда антверпенские суда впервые прибыли туда в 1565 г., там было не более трех домов, о чем выше было упомянуто, и проч.

Вслед за тем, в 1566 г., пришли суда, с которыми прибыл сам Симон [304] ван-Салинген.

В 1567 г. вновь прибыл тот шкипер, который служил вышеупомянутой компании, образовавшей теперь отдельное общество. 1568. В 1568 г. все суда большей частью не явились по случаю происходившего тогда из-за парламента между Испанией и англичанами столкновения, которое затеял с Англией герцог Альба^4l, но русские с большим количеством товаров проходили из Poccии в Лапландию и проч.

В 1565 г. явились туда и голландцы из Энкгюйзена, а в Суму также судно из Бергена, которые (т. е. голландцы и бергенцы) набрали всех штурманов из матросов первой названной компании, так что те, которые были боцманами, сделались теперь штурманами.

В 1570 г. на энкгюйзенском судне прибыли итальянцы, а кроме того суда из разных мест. Симон же ван-Салинген с одними судном и Мартин Клауссен из Энкгюйзена в первый раз плавали в Карельское море к Соловкам, Кузову, Шуе (Suyen) и Суме (Soenna). Итальянцы прибыли в Соловки со многими ремесленниками, художниками и проч., оттуда отправились в Онегу, а затем выехали в Москву. Когда Симон ван-Салинген совершал первую поездку из Сумы с Карельской стороны в лодке вдоль берега и кругом Лапландии, он во всех гаванях измерил глубины, поставил вехи, определил расстояние мест по их широте и долготе, определил высоты полюса, он измерял глубины гаваней и определял течения до Онеги исследуя вдоль Сумы, Шуи, Кеми (Кrem), Керсти, Ковды (Kaudaka), Порьи-губы^42, Умбы^43, Кашкаранцев⁴⁴(Kasseranzi), Варзуги, Лесного или Крестового острова⁴⁵(Holz- oder Cross-Eiland), Терского Носа (?) (Trehe Ness), Трех островов (Trehe-Oeyne), Орлова Носа (Adeler - Ness), Святого Носа (Hilgen - Ness), Иванова мыса (Sanct Jans Ness), Hoкуeвa (Nokoy), Семи островов⁴⁶и проч. до Кильдина и оттуда до Мальмуса и проч. Всякий год земли все гуще заселялись, мореплавание также развивалось, отчего все товары вздорожали, и Симон ван-Салинген занялся торговлей в Карельском море, а также в Варзуге, Умбе, гавани Терского носа, Нокусеве и других местах.

И за все это время до 1581 г. не появлялось в Мальмусе ни бояр русских, ни сборщиков, ни десятинной, ни таможенной пошлин. 1568. Но в 1568 г., когда началась опричнина (Aufrissung), жители Холмогор, принадлежавшие к опричнине (Ufrissung) Великого Князя, пожаловались Великому Князю на то, что жители Варзуги завладели их вотчиной, отчего произошел раздор, описывать который здесь нет надобности или было бы слишком долго. Тогда из Москвы был отправлен некто но имени Басарга Федорович⁴⁷(Bassarga Feodorowitz), с несколькими дворянами [305] и челядью оштрафовать вместе с варзужанами деревни Шую (Suyen), Кемь (Kieni), Кереть, Кандалакшу и Умбу за то, что они не предупредили раздора, происшедшего между жителями Холмогор и варзужанами, и упомянутый Басарга собрал несколько тысяч рублей с вышеназванных деревень.

До этого времени и в Лапландии не было бояр, а страной управляли сборщики податей, как то: Василий Алексеев (Wasilli Alexei), Bacилий Коровин⁴⁸(Wassillie Corowin) в Кандалакше, Давид Каниц (David Canize), после них Нечей Попой⁴⁹(Nezey Pappoy), Юpий Ури (Jurg Ouri), затем Митрофан Кукин⁵⁰(Mitrofan Koukin) и проч. и другие, которые делали Андрею Щелкалову (Andreass Csolkan) самые большие дары или подарки, были сборщиками податей в Лапландии.

В 1582 г. в Мальмус явился первый боярин Аверкий Иванович (Onvierko Juannowitz) и устроил там для норвежцев гостиный двор, поставил весы с норвежскими гирями, стал собирать со всего десятину и ввел другие усовершенствования.

В 1583 г. был построен в Мальмусе Максимом Федоровичем (Maxaka Feodorowitsch) первый острог, или бруствер. 1584. В 1584 г. они хвастались, что подданные Его Величества короля датского здесь более уже самовольно не строятся и проч. 1588. И таким образом, как сообщали другие, которые плавали туда с 1588 г. после Симона ван-Салингена, бояре с 1588 г. все более и более усиливались и проникали в Лапландию.

[296]
1. Т. е. Ooltgensplaat — небольшое местечко на восточном конце острова Over Flakkee, находящемся у впадения Рейна в Немецкое море, в нидерландской провинции Зеландии, — ныне укрепленное фортами.

[297]
2. Имя Эрика Мунка не безызвестно в истории. Он был искусным моряком и неустрашимым воином, но и то же время человеком жестокого и грубого характера, оставившим по ceбе в общем недобрую память. Благодаря своим важным заслугам в северной Семилетней войнe, он сумел, несмотря на явные свои преступления и грубое попрание права, в течение долгого времени оставаться в милости у короля Фридерика II и, не будучи дворянином, занимал дворянские должности. Так, по окончании войны он был назначен фогтом крепости (Slotsfoged) Вардегус, а после того как под главным начальством Розенкранца отразил нападение шведов на Дронтгейм, получил значительный лен на юге Норвегии. Через несколько лет, в 1580 г., король пожаловал его в дворянское достоинство. Это событие было кульминационным пунктом в жизни Эрика Мунка; вскоре после того, добрые отношения между ним и королем нарушились. Как ленный владелец, Эрик Мунк был жаден и тиранил подвластное ему население: он выгонял крестьян со дворов, брал с них незаконные поборы, налагал принудительные работы, стараясь при этом с помощью низших чиновников, состоявших у него на жалованье, легализировать свое поведение. Словом, он вел себя как турецкий паша. Он не пощадил и королевского имущества, вырубив и продав в свою пользу леса своего лена; так как даже и частная его жизнь носила далеко не безобидный характер (его обвиняли даже в убийстве), то в конце концов он попал под суд. Еще в 1572 г. король Фридерик II посылал ревизовать его действия, но тогда Эрику Мунку удалось отклонить грозившую ему опасность об обещанием осуществить любимую мечту короля — отыскать Гренландию. Наконец, 30 Сентября 1585 г. лен был у него отобран и назначена комиссия для расследования его поведения. Участь его была решена. Его привезли в Копенгаген, конфисковали его имущество и, как государственного преступника, заключили в замок Драгсгольм, где он на другой год и умер. Даем эту характеристику Эрика Мунка с целью хоть уяснить несколько, какого рода отношения могли существовать между ним и Винтерконигом и какого рода независящие обстоятельства могли принудить последнего оставить службу у Мунка. Все подробности почерпнуты нами из двух весьма интересных изданий: 1) En Dansk Polarexpedition i det 17 Aarhundrade Jens Munk’s Navigatio Septentrionalis, paa ny udgiven af P. Lauridsen. Kjobenhavn. 1883 и 2) The Expedition of Jens Munk to Hudson Bay, edit. for the Hakluyt Society by Gosch, London 1897. Oбе книги повествуют об Эрике Мунке лишь попутно, так как посвящены собственно описанию путешествия его сына, Яна Мунка, на поиски северо-западного прохода в Индию через Гудзонов залив. Пользуемся случаем, чтобы привести о жизни этого последнего несколько данных, имеющих интерес для истории нашего севера. В 1609 г. Ян Мунк в компании с одним копенгагенским купцом пытался проникнуть с промысловой целью к Новой Земле, но потерпел крушение у о. Колгуева (Lauridsen, s. XIV; Gosch, p. XV), причем остатки его судна были найдены два года спустя русскими промышленниками (см. Русская Историческая Библиотека, т. II, стр. 1055); в 1610 г. его посылал к Новой Земле с двумя кораблями «Angelbrand» и «Ryttere» король Христиан IV, но из-за льда он принужден был вернуться, далеко не достигнув цели (Lauridsen s. XV, Gosch. XVII). В 1614 г. ему поручено было отвезти в Колу русского посла князя Ивана Михайловича Барятинского с дьяком Гаврилой Богдановым (Lauridsen. s. XVI, Bueschings Magazin t. VII, s. 321), а в 1623 г. он командовал флотилией из 4-х судов, посланной королем Христианом IV с требованием от кольского воеводы вознаграждения за отобрание им имущества одной датской торговой компании; результатом этой экспедиции Яна Мунка была конфискация кольской казны, простиравшейся на сумму 54000 руб. (Lauridsen, s. XLIV, Buеschings Magazin, t. VII, s. 328). Веденный Яном Мунком дневник этой «карательной» экспедиции, переплетенный в одну тетрадку с рукописью его Navigatio Septentrionalis еще не издан и хранится, по словам Лауридсена в отделении манускриптов Копенгагенской Университетской Библиотеки. Additament. № 184.
3. Т. е. Варде, город, находящийся па севере Норвегии и слывущий у наших поморов под именем Варгаева.
4. В Бельгии имеются два Мехельна: один значительный город (до 75000 жит.) в провинции г. Антверпена на одном из притоков Шельды, второй же, небольшое местечко в Лимбурге, у берегов Мааса. В тексте речь идет, вероятно, о первом.
5. Это не кто иной как препод. Трифон Печенгский.
6. Т. е. Munkenfjord, что значит по-датски «монашеский фиорд»; это очевидно не что иное, как Печенгская губа. Еще на сравнительно недавних картах Мурманского берега, напр. на карте Оппермана (по словам Огородникова, в его статье «Mypманский и Tepcкий берега по книгe Большого Чертежа», помещ. в Зап. Имп. Русск. Геогр. Общ. по Отд. Этн. т. II, 1868 г.) на месте Печенгской губы стояло название «Мункьефьерд».

[298]
7. Город Энкгюйзен стоит у входа в Зюдерзее.
8. Губернаторами этими или штатгальтерами (Stadthouder), состоявшими при регентше, герцогине Маргарите Пармской, правившей Нидерландами с 1559 по 1567 г. были: граф Эгмонт для провинции Фландрии и Артуа, принц Оранский для Голландии, Зеландии и Утрехта и т. д. (см. Мотлей, Иcтopия Нидерландской революции, ч. I, гл. III).
9. Т. е. к монастырю Св. Николая на устье Двины, где впоследствии (в 1584 г.) был основан Архангельск.
10. Остров Кильдин, у Мурманского берега, невдалеке от Кольской губы.

[299]
11. В этой бухте или губе расположено в настоящее время самое большое становище мурманских промышленников и колония, «столица Мурмана», Териберка.
12. Не можем не обратить внимания на то, что Салинген всегда пишет Colmogor, а не Cholmogor. И действительно, мы знаем, что написание Холмогоры неправильно, что это село называлось Колмогоры.
13. Так называли в старину Колу датчане и норвежцы (см. Buesching Magazin, t. VII, s. 308), которые первоначально были там хозяевами. Настоящее же свое название Кола получила от имени реки, при устье которой оно стоит, по-видимому, не paнее 1582 г., когда, как увидим ниже, туда был прислан из Москвы первый воевода.
14. Это показание чрезвычайно важно, так как давая точную цифру домов в Коле в описываемое время, оно устраняет преувеличенное мнение о тогдашних размерах этого поселка (впоследствии города), составленное на основании неправильного (как мы сейчас постараемся доказать) понимания слов одного английского путешественника. Этот последний, а именно Стефан Бурро, будучи послан из Лондона в 1556 г. т. е. за десять лет до посещения Колы голландцами, для отыскания морского пути к устьям Оби, останавливался, по его словам, во время своего плавания в устье pеки Колы (river Cola). Он подробно описывает, как здесь он встретил целую флотилию русских судов, направлявшихся из р. Колы на север для моржового промысла и как потом русские руководили англичанами в их дальнейшем плавании к устьям Оби. Из описания Бурро выводят обыкновенно заключение, что, стало быть, уже в то время Кола была достаточно густо заселена, если могла высылать десятки судов на промысел. Внимательное изучение текста дневника Бурро (Hakluyt, The Principal Navigations, ed. Goldsmid, Edinburg, 1886, vol. III, part III, p. 120-124) легко однако открываете ошибку подобного толкования. Во-первых, широта данная Стефаном Бурро для устья его р. Колы, 65° 48’ не подходит к широте настоящего устья р. Колы, лежащего под 68° 51’. Вероятно это опечатка, говорит Литке (Четырехкратное Путешествие в Ледовитый Океан, СПБ., 1828, ч. I., стр. 17), «в противном же случае cие определение подает не слишком выгодное мнение об искусстве Бурро, который ошибся более, чем на 3 градуса». Тоже самое повторяет, и Норденшельд (Путешествие вокруг Европы и Азии, СПБ., 1881. стр. 209). По нашему же мнению «это дает невыгодное мнение» лишь о подобном толковании текста Бурро, который все другие свои определения делал, по свидетельству самого Литке, необыкновенно точно для своего времени, ошибаясь в определении широты не более, как на 5-6 минут. Во-вторых, р. Кола несудоходна, загромождена карчами и порогами, доступна лишь для мелкосидящих шлюпок, а потому по ней не могли спускаться морские 20-ти весельные суда, какие описывает Бурро. В-третьих, жители Колы, имеющие под боком у себя богатые тресковые и акульи промыслы, никогда, а тем более при самом возникновении поселения не имели надобности заниматься боем моржей, для которого должны бы были ходить по меньшей мере к горлу Белого моря. Все это доказывает, что река Кола, виденная Бурро, не тождественна с настоящей Колой. Но тогда о какой же Коле он говорит? Для ответа на этот вопрос стоит только посмотреть на карте, устье какой реки с подходящим названием лежит приблизительно под указанной Бурро широтой (долгота у него не указана). Мы без труда найдем, при таких условиях, устье реки Кулоя, обширной водной артерии, с глубокими устьем, лежащей притом в области, где и по cиe время главным занятием жителей является моржовый промысел. Наша догадка, что Кола Стефана Бурро есть не что иное, как р. Кулой, подтверждается известием, что р. Кулой прежде называлась Колой (Беляев, «Географические сведения в древней России», Зап. Имп. Русск. Геогр. Общ, кн. VI, 1852, стр. 249). Из этого следует, что известие Салингена является первым известием о Коле, как о поселении, которое, следоват., даже в 1565 году только начало формироваться.
15. Вероятно Веснин.
16. Из описания не вполне ясно, существовал ли монастырь Петра и Павла уже при первом появлении в Коле голландцев в 1565 г. или же он возник только впоследствии. Первое предположение нам кажется более вероятным и вот почему. Князь А. М. Курбский в VIII гл. своей Истории Иоанна Грозного (см. Сказания князя Курбского, изд. Устрялова, Спб. 1842 г.) повествуя о своем духовнике, знаменитом просветителе Лопарей, Феодорите, говорит, между прочим: «на устье Колы реки созидает он (Феодорит) монастырь и в нем постановляет церковь во имя Пребезначальныя Троицы». Время основания монастыря у Курбского не указано, но его можно приблизительно установить следующим окольным путем. Феодорит до своего отправления в Лапландию, странствуя по разным монастырям, пришел однажды, по показанию Курбского «в Кириллов Великий монастырь», а оттуда «изыде в пустыни тамошния и обрете тамо божественнаго Порфирия, бывша уже игумена Сергиевы обители, много страдавша мученьми и тяжкими оковами от князя великого» (Василия Иоанновича, отца Иоанна Грозного). Затем Kypбский подробно рассказывает (не указывая года) о том, как на свято Великого Пантикостия (Троицын день) случилось великому князю приехать в оный Сергиев монастырь, как игумен Порфирий стал просить его об освобождении удельного князя Василия Шемячича, незадолго перед тем заключенного в темницу, как великих князь рассердился и повелел изгнать Порфирия из обители, как Порфирий совлек с себя одежды игуменские и с радостью в свою пустыню, от юности ему вожделенную потече, как потом его вытребовали в Москву, пытали и наконец снова отпустили в его пустыню. Устрялов в прим. 205 упомянутого своего издания и Строев в своем списке иepapxoв и настоятелей монастырей Российской Церкви на стр. 138, оба согласно утверждают, что Порфирий оставил игуменство Троице-Сергиевой Лавры в сентябре 1525 г. Под словами «оставил игуменство» надо понимать, очевидно, вторичное, окончательное удаление его в пустыню после пыток; первое же его удаление произошло, следовательно 4 июня 1525 г. Правильность всех этих дат, правда, нуждается в проверке, так как по словам Горского, на стр. 79 Исторического описания Св. Троице-Сергиевой Лавры, уже в январе 1525 г. на место Порфирия был назначен Арсений Сахерусов, но во всяком случае разногласие не большое и для нашей цели не важное. Итак, в 1524 или в 1525 г. Порфирий был уже в пустыне и, следоват., с ним мог встретиться Феодорит. После этой встречи, Феодорит пробыл в нустыне, по словам Курбского, «аки четыре лета», потом отправился в Соловки, вызванный своим наставником, старцем Зосимою (не смешивать с соименным ему основателем Соловецкого монастыря), пробыл там «аж до его смерти, аки лето едино или менее», и схоронивши его, прямо направился в Лапландию. Словом, от встречи с Порфирием до отправления Феодорита в Лапландию прошло около пяти лет, а следоват. в Ланландию последний попал никак не ранее 1530 года. Через сколько времени послe своего водворения в Лапландии построил Феодорит в Коле монастырь, этого точно установить по сбивчивым показаниям Курбского невозможно. Но несомненно, что это состоялось еще в бытность Макария архиепископом Новгородским, т. е. не позже 1542 г. (по данным Голубинского, История Русской Церкви. т. II, первая половина, стр. 763, Maкарий был поставлен 19 марта 1542 г. в митрополиты московские), ибо Kypбский говорит, что, пробывши значительное время в пустыне Феодорит возвращается в Новгород, поставляется от Макария apxиепископa пресвитером... попотом бывает самому apxиепископу духовником... паки по двух летых, потом возвращается в пустыню и тогда-то строит упомянутый монастырь. Итак, Троицкий Кольский монастырь был построен Феодоритом между 1530 и 1542г. Феодорит, как сообщает, Курбский далее, оставил через несколько лет свой монастырь из-за несогласий с братиею; 30 января 1557 г. он был послан в Константинополь с поручением к патриарху (Голубинский, ibid., стр. 845) и, пробывши там несколько месяцев, поселился по возвращении близ Вологды в Прилуцком монастыре, откуда до 1563 г. (Курбский говорит «при мне», т. е. до бегства Курбского из Poccии, которое произошло в 1563 г.) «двукрат ездяше» навещать основанную им обитель. Итак, еще в 1563 г. монастырь, основанный в Коле Феодоритом лет за 20 перед тем, еще существовал. Есть полное вероятие думать, что он продолжал существовать и два года спустя, т. е. в 1565 году, когда Колу в первый раз посетили Голландцы. Но почему же монастырь назван у Салингена «монастырем Петра и Павла», а его «строителем» не Феодорит, а какой-то Сергий Веснин? На первый вопрос, присоединяясь к мнению Голубинского (ibid., стр. 860, прим.), который, впрочем, ничего не знает о показания Салингена, считаем вероятным, что Курбский смешал рассказ о построении Кольского монастыря с рассказом о построении Печенгского, где действительно первая церковь была освящена во имя Живоначальныя Троицы. Косвенное доказательство, что монастырь Кольский был построен во имя Петра и Павла, видим мы в том, что в Коле в то время по словам Флетчера (Hakluyt, The Principal Navigations ed. by Goldsmid, 1887, vol. IV, part VI, p. 258, а также Середонин, Сочинениe Джильса Флетчера, как исторический источник, СПб., 1891, стр. 140 и прим.) ежегодно бывала ярмарка в Петров день (they hold their mart at Cola on S.-Petersday), а ярмарки у нас ведь обыкновенно приурочиваются к храмовым праздникам. Что касается второго возражения, то по нашему мнению слово «строитель» надо понимать в смысле не основателя, а в том смысле, что Семен Веснин после своего пострижения в монахи получил должность строителя, должность, существующую и в настоящее время во всех монастырских подворьях, и в некоторых монастырях, где «строитель» либо занимает среднее место между игуменом и келарем, либо заменяет собою игумена. Желающих подробнее ознакомиться с функциями «строителя» отсылаем к статье Успенского, О строителях Кирилло-Белозерского монастыря, помещенной в Чтениях Общ. Истор. и Древн. Росс, за годы 1897.
17. Слово Alexei мы считаем себя вправе переводить «Алексеев», а не Алексей, потому что в тексте документа, как в данном месте, так и ниже, слова Wassilie Alexei не отделены запятой и, по-видимому, относятся к одному лицу.
18. Каниц — старинная дворянская фамилия (см. Сборник Pуccк. Истор. Общ., т. 60).

[300]
19. Кандалакша, село Архангельской губ. (67°07’ св. шир. и 32°26’ вост. долг. от Гринича) с двумя церквами, из коих одна стоит на месте бывшего здесь Кокова (Кокуева) монастыря, основанного Феодоритом Кольским. (Островский, Путеводитель по Сев. Pocсии. Спб. 1898, стр. 78).
20. Киберг, мыс с губою того же имени, лежащий в одной географической миле от Варде и ограничивающей вход в Варангер-фиорд с запада, находится в настоящее время на норвежской территории. Губу Киберг pyсскиe поморы зовут «Под Биркой» и посещают ее весной для промыслов настолько охотно, что здесь содержится отдел русского Красного Креста с фельдшером и сестрою милосердия, для оказания врачебной помощи промышленникам. (Островский, ibid, 110).
21. Керет в настоящее время крупный административный центр Карелии. В наших летописях упоминается, как погост, в 1542 г. по случаю бывшего в том году землетрясения, охватившего область от Керети до Умбы (Островский, ibid, 77).
22. Кемь — уездный город Арханг. губ.; в XV в. Кемь была волостью Марфы Борецкой, а потом Соловецкого монастыря (Островский, ibid, 74).
23. В с. Шуе до настоящего времени сохранились две интересные деревянные церкви XVII столетия в почти нетронутом виде (Островский, ibid, 78).
24. На другой год после свидания с Симонсеном и Салингеном, Степан Твердиков, как человек бывалый за границей, был послан царем Иоанном Грозным, вместе с другим купцом Федором Погорелым в Лондон, с поручением переменить пушной товар на драгоценные камни и другие предметы роскоши для царской казны. Об этом см. у Гамеля (Англичане в Poccии в XVI и XVII столетии, стр. 80-81), где помещен интересный текст грамоты, которою снабжены были упомянутые посланцы, бывшие первыми русскими купцами, повидавшими Лондон.

[301]
25. Сума ныне известна более под именем Сумского посада. Подобно сему она была подарена Марфой Борецкой Соловецкому монастырю, который в XVII в. построил здесь деревянный острог, одна из башен, коего, обращенная в колокольню, сохранилась и поныне (Островский, ibid, 72).
26. Вероятно Поцелуев.
27. Быть может, Bacилий Федорович.
28. Не имея под руками подробной карты, не можем указать местонахождение этого поселка.
29. Здесь в тексте очевидно описка, надо читать «cевepo-восток».
30. Т. е. востоко-северо-восток.
31. Вероятно, Чудинов или Жеденов.
32. Сведения от этих карельских письменах особенно любопытны потому, что их можно сопоставить с данными о пермских письменах, изобретенных Св. Стефаном Пермским (Шестаков, Св. Стефан Первосвятитель Пepмский, Учен. Зап. Имп. Каз. Унив. 1868; он же, Чтение древнейшей Зырянской надписи, Журн. Мин. Нар. Просв., 1871; Некрасов, Пермские письмена в рукописях XV века, Одесса 1890; Лыткин, Зырянский край, 1889).

[302]
33. Крутые скалы этого острова, лежащего недалеко от входа в Кемскую губу, подымаются до высоты 50 саж. (Островский, ibid, 73).
34. Княжая губа лежит почти посредине расстояния между Кандалакшей и Ковдой.
35. Ковда — ныне небольшая деревня в 66 дворов.
36. В житии преподобн. Трифона, изданном (не вполне) с рукописи, хранящейся под № 188 в Соловецкой Библиотеке Казанской Духовной Академии, в «Православном Собеседнике» за 1859 г., май, стр.89-120, рассказывается по шаблону, что Трифон с юных лет жил благочестиво и стремился к пустынножительству. Кстати, прибавим, что второй список указанной рукописи находится в архиве Архангельской Семинарии (см. Викторов, Описание рукописных собраний в книгохранилищах Северной Poccии, СПБ. 1890. стр. 41), а третий хранится в самом Печенгском монастыре (Островский. ibid, стр. 107).

[303]
37. Здесь была впоследствии построена церковь Успения Божьей Матери и здесь же погребен был Трифон (Огородников, Мурм. и Tepcкий берег, стр. 54). На этом месте стоит ныне возобновленный Печенгский монастырь.
38. Сюда намереваются перенести монастырь и теперь.
39. Паз-река и в настоящее время служит границею между Poccией и Норвегией, с тою лишь разницей, что от устья этой реки граница поворачивает на восток до р. Ворьемы и потом уже по этой последней доходит до моря, отрезая от русской территории лучшие гавани Варангер-фиорда. Граница в современных своих очертаниях существует с 1826 года.
40. Кажется, это была одна из семи рек, которые, по словам наших летописей, жители Двины повоевали у норвежцев в 1496 году.

[304]
41. На самом деле столкновение между королевой Елизаветой и герцогом Альбой, правившем тогда (1567-1573) Нидерландами, произошло не из-за парламента, а из-за того, что королева под благовидным предлогом конфисковала в свою пользу груз нескольких испанских кораблей, везших значительную сумму денег для герцога Альбы и укрывшихся в одной английской гавани от преследования пиратов.
42. Порья-губа — на Терском берегу.
43. Умба находится в l^1/2 версты от Порьей губы.
44. Кашкаранцы тоже были вотчиной Марфы Посадницы, которая подарила ее в 1470г. преп. Зосиме (Ключевский, Хозяйственная деятельн. Соловецк. монаст., Московск. Унив. Известия 1866-7, № 7, стр. 552).
45. Т. е. остров Сосновец; название Cross-Island дано было ему Стефаном Бурро (Hakluyt, loc. cit., vol. III, part IV, p. 153).
46. Все это — пункты, имеющиеся и на нынешних картах Мурманcкого и Терского берегов Лапландии.
47. Имя Басарга не чуждо для истории нашей письменности (см. Памятники Стар. Русской. Литер., изд. графом Кушелевым-Безбородко, СПБ, 1860, Повесть о Дмитрии, Киевском купце и его сыне, стр. 351 и след).

[305]
48. Стефан Бурро, разыскивая в 1557 г. пропавшие было 3 английских торговых судна, встретил на Мурманском берегу (именно у м. Кекурского, на Рыбачьем полуострове) русского сборщика дани (the Russie deputie) по имени Vasilie Pheodorovich (Hakluyt, ibid., vol. III, part. III, p. 162). Почти несомненно, что этот Bacилий Феодорович тождествен либо с Bacиилем Алексеевым, либо Bacилием Коровиным, упоминаемыми у Салингена.
49. Вероятно, Попов.
50. В грамоте царя Алексея Михайловича 1675 г., перечисляющей старинные угодья Печенгского монастыря, говорится, что некогда Печенгскому монастырю «был дан вклад в монастырь от Митрофана Кукина лук угодья промеж волостных людей» (Акты Истор. IV, 550. а также Огородников, Мурманский и Терский берега, стр. 26).